Ровинскийн дүрсэлсэн цаазын ялыг өөр хүн бичсэнийг оллоо. Гэрэл гэгээ алга. Монголчууд цээрлээд цаазыг гүйцэтгэдэггүй байсан болохоор Өргөөгийн хятадуудыг хөлсөлдөг байж. Ер нь Ровинскийн дурдатгалууд сонирхолтой, уншаарай:
1. Монголчууд ба архи
2. Жа ламын олз
3. Лам нарын талаар
4. Монголчуудын цааз
5. Монголчуудын нутаглуулах ёс
Среди материалов о "старой" Монголии попалась мне статья Н.А. фон-Фохта, описывающая действо, показавшееся мне знакомым. Похожее описание китайской казни, сделал П.А.Ровинский, речь идёт об одном и том же наказании преступников. Решил познакомить вас с найденной статьёй, она читается легче, а прежнюю статью П.А. Ровинского "Мои странствования по Монголии", пришлось пересказывать из-за текста, напечатанного "старым" шрифтом.
ФОН ФОХТ Н. А. КИТАЙСКАЯ КАЗНЬ.
(Статья эта доставлена нам Николаем Александровичем фон-Фохтом при следующем письме: "Покойный брат мой, служивший в конце 60-х и начале 70-х годов чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири, М. С. Корсакове, незадолго перед своей кончиной, передал мне различные бумаги, между которыми я нашёл препровождаемое при сем интересное описание казни 24-ти человек монгол в Урге", в декабре 1870 г. Описание это составлено, по словам брата, переводчиком, состоявшим при русском консульстве в Маймачине и сопровождавшим брата во время одной из его командировок к границам Китая. К сожалению, фамилия этого переводчика у меня изгладилась из памяти").
Около двадцатых чисел декабря 1870 года привезли в Ургу 24 человека монгол западного Халхаского аймака Саин-Ноина (Одно из 4-х Халхаских княжеств.), которые во время взятия инсургентами города Улясутая (Главный военный пункт в северной Монголии.) и нападения их на западные Халхаские княжества присоединились к ним и вместе производили грабежи; из них некоторые были шпионами. Когда инсургенты после разорения Улясутая ушли обратно, то эти монголы отстали от них и бродили на родине в Саин-Ноинском аймаке. Монгольский отряд, расположенный ныне в Курене Эрдыни-Цзоо (Где жил первый хутукта.), во время разведки поймал этих несчастных монгол и представил их ургинским правителям — амбаням, которые, находя их виновными в грабеже и других преступлениях, приговорили их к смертной казни и отправили приговор свой в Пекин к богдыхану на утверждение. Вскоре был получен богдыханский указ, которым повелено отрубить всем 24-м человекам головы. Старший ургинский манчжурский амбань предлагал младшему амбаню Цыцен-хану расстрелять этих монгол на том месте, где ныне расставлены пушки, привезенные из Пекина; но Цыцен-хан на это не согласился, отзываясь тем, что, во-первых, предлагаемое манчшурским амбанем место для казни преступников очень близко к Урге — святым местам, где имеют пребывание хутукта и прочие великие ламы, и, во-вторых, потому, что с этого места видна священная гора "Хан-ола" (царь гор), в виду которой по законам монгол нельзя совершать казней и проливать человеческую кровь. В случае нарушения сего закона, дух, вечно живущий в этой горе, может послать великие бедствия на окрестных жителей. Таким образом Цыцен-хан настоял на том, чтобы казнить преступников за китайским городом Маймаченом на северном склоне горы "Шара-хада", откуда не видна величественная гора "Хан-ола". Маймачен, торговый город, расположен в 3-х верстах восточнее от Урги, где имеет местопребывание русское консульство. В Урге казнь преступников всегда совершается до рассвета. Однажды два преступника, которые за буйство были приговорены к смертной казни, избавились от неё, благодаря лишь тому случайному обстоятельству, что маймаченский цзаргучей, которому было препоручено исполнение приговора, за темнотою ночи заблудился и прибыл к месту казни, когда уже было совершенно светло. Вообще в Китае казнят преступников на публичном месте днем, а Урга потому составляет в этом отношении исключение, что представляет ламайский монастырь, в котором постоянно живет до 10 тысяч лам и хутукта — живой представитель Абиды-бурхана. Монголы почитают непристойным производить в этих святых местах казнь днём и крайне недовольны, что маньчжурские власти в недавнее время стали казнить преступников в Урге. Они твёрдо убеждены, что такое нарушение народных обычаев было причиною наступления весьма холодных дней, ниспосланных разгневанным духом-хранителем священной горы. Меня крайне интересовало увидеть картину казни несчастных монгол, и я решился ехать на место, где должна была происходить эта ужасная церемония. В 3 часа утра 4-го февраля я был извещен нашими часовыми, что преступников повезли на телегах с зажжёнными фонарями к месту казни. Я поспешил за ними, взяв с собой несколько человек из консульства. Когда мы приехали на место, было ещё совершенно темно. Преступники были уже здесь и ожидали прибытия двух маньчжурских чиновников. На открытом пространстве была приготовлена монгольская войлочная юрта, в которой для сидения чиновников была поставлена скамейка, покрытая красным бухарским войлоком, а пред ней два столика, с расставленными на них пятью китайскими блюдцами, с китайскими конфетами и плодами; на каждом столике горела коротенькая и толстая красная свечка. Сзади юрты была раскинута палатка, для помещения наёмных палачей-китайцев, которые, в числе 10 человек, приняли на себя исполнение казни по 50 лан (50 лан составляют 100 рублей серебряной монетой.) за каждую голову. Палачи эти обыкновенно принадлежат к рабочему классу населения и в праздничные дни принимают на себя роли актёров в театрах. Возле юрты в 3 железных котлах варилось мелко искрошенное мясо с китайской лапшей, а в палатке грелась в двух таких же котлах вода. Преступников привезли на 12 телегах, запряженных верблюдами, под конвоем 100 человек монгольских солдат, вооружённых фитильными ружьями и пиками с длинными бамбуковыми древками, и 20 человек монгольских чиновников, также вооруженных саблями, весьма древнего образца. Преступники размещались на каждой телеге по два, закованные в кандалы. Как монгольские чиновники, так и солдаты были уже пьяны, что делалось, вероятно, для храбрости. Преступники не вступали в разговор с посторонними, и каждый читал и бормотал тибетские молитвы, отпевая себя и молясь за свою душу; по временам слышалось между ними восклицание "ай гыген" (Гыген — ургинский хутукта.). *Хутукта - (монг. хутагт — "святой") Через час после нашего приезда прибыли два маньчжурских чиновника в китайских телегах, весьма похожих на гробницу; оба чиновника были одеты в красные плащи и башлыки. Остановившись у юрты, они вышли из телег, и старший из них обратился к монгольским чиновникам, приветствовавшим его коленопреклонением, с вопросом, все ли преступники налицо. Получив утвердительный ответ и не заходя в юрту, он отдал приказание, чтобы солдаты расположились по своим местам. Из них десять человек с заряженными ружьями стали у юрты, а остальные построились покоем, оставив посредине довольно большую квадратную площадь. Над дверьми юрты была вывешена красная китайка около 3 аршин длины. Приказав затем угостить преступников, распорядитель с другим чиновником вошли в юрту. Монголы тотчас же понесли к осуждённым два котла с супом, а тот монгол, который нес третий котел с мясом, второпях споткнулся и пролил весь суп; кроме того, были принесены несколько фляг китайской водки. Преступники с жадностью набросились на принесенную пищу и особенно не забывали угощать себя водкой; некоторые ели и пили сидя, другие — лёжа. В то же время между телегами, в виду преступников, в двух котлах с горячей водой, принесенных из-за палатки палачей, нагревались две железные секиры, длиною около пяти четвертей и шириною вершка полтора, с деревянными коротенькими рукоятками, 4 ножа немного меньших размеров и 2 топора с длинными топорищами. Палачи сидели возле котлов, постоянно подкладывая под них дрова и любуясь своими инструментами, старались их нагреть возможно более, чтобы при совершении казни железо смертоносных орудий не прилипало к человеческому телу (Так как казнь происходила зимою.). На всех лицах палачей было заметно выражение крайнего довольства, ибо, кроме непримиримой вражды к монголам, они получили возможность заработать в самый короткий срок 2.400 рублей серебр. монетой. Палачи были одеты в красные передники и с колпаками на головах, а у каждого преступника на спине за поясом была воткнута длинная доска с надписью: "По высочайшему повелению подлежащий к смертной казни такой-то". Затем были привезены 24 клетки, выкрашенные красною краской. Каждая отсеченная голова помещалась в отдельной клетке, с привязанною к ней дощечкой с надписью: "Саин-Ноинского аймака, хошуна такого-то князя, такой-то". Отрубленные головы подлежали отсылке на родину казнённых, для устрашения народа, а деньги наемным палачам по закону платят родовичи преступников. Окончив кормление осуждённых, монгольские чиновники доложили об этом маньчжурским и получили приказание приступить к казни. Все телеги были поставлены в одну прямую линию, а палачи начали привязывать к ним преступников, положив их поперек телег, каждого головой к колесу так, чтобы шея преступника приходилась на ободе колеса. Сорвав с несчастных шапки, палачи оставили их в тех костюмах, в которых они были привезены. Преступники в это время были совершенно пьяны, ничего не говорили и безропотно покорялись своей участи. Через несколько мгновений палачи засуетились, блеснул топор, и первая голова, отделившись от туловища, покатилась на холодную землю... Я ушёл в юрту, чтобы избавиться от столь ужасного зрелища. Маньчжурские чиновники сидели на скамейке рядом, соблюдая между собою старшинство. Столики с разными яствами и свечами, о которых я упомянул выше, были теперь поставлены у самого входа в юрту, что, вероятно, означало жертвоприношение какому-нибудь богу войны или другому невидимому покровителю Китая. Других священных обрядов при этом не исполнялось; конфирмация преступникам была прочитана ещё накануне казни в тюрьме. Рубка голов продолжалась с четверть часа, причём палачи кричали, шумели и производили какой-то шипящий звук: жа-жа-жа и уо-уо-уо и т. п. Крика преступников не было слышно, ибо они были так плотно привязаны, что не могли кричать. Чиновники, исполнители этой казни, ни разу не подходили к преступникам и не осмотрели их, так что вместо виновных могли быть казнены другие, если бы того захотели монголы или требовали какие-либо обстоятельства. Я, между прочим, спросил их шутя: "отчего они лично не осмотрели преступников, быть может, их подменили дорогой другими?" Чиновники ответили мне, что подлог невозможен, а смотреть их они боятся. Страх их был понятен, потому что распорядители были старшие секретари амбанского ямуня, люди письменные и мирные. Наш разговор был прерван вошедшим монгольским чиновником, который, преклонив колено пред жертвоприношением и маньчжурскими чиновниками, произнёс: "отрублены 23-м преступникам головы". В тот же момент два монгола, стоявшие по сторонам жертвоприношения, швырнули столики с яствами в блюдцах и горевшие свечи. Когда же все вышли из юрты, 10 солдат дали залп из ружей, что означало исполнение богдыханского веления. Палачи, окончив свое дело, возвращались в палатку с обрызганными кровью лицами и руками; они разговаривали между собою шутливым тоном и смеялись. Я пошёл к обезглавленным трупам, из которых ручьями струилась свежая кровь и шёл теплый пар; головы лежали на земле с совершенно побелевшими лицами и закрытыми глазами. Мне после рассказывали наши русские, которые ездили вместе со мной, что секиры и топоры палачей ступились после отсечения нескольких голов, и что потом не могли отрубить головы с двух и трёх ударов, так что последние несчастные должны были вынести до 10 ударов. Толкаясь между монголами и возвращаясь к саням своим, я спросил одного монгольского чиновника: "отчего 23-м преступникам отрублены головы, а 24-го пощадили?" Он ответил мне, что у них есть иногда обыкновение прощать одному из преступников, поэтому одного увели к маньчжурским чиновникам просить прощения. Но, увы, ему не прощено и приказано отрубить голову. Несчастного снова повлекли к месту бойни. Он горько заливался слезами и умолял палачей не рубить ему головы. Но все было напрасно. Его положили на телегу к двум обезглавленным трупам и привязали головою к колесу. Палач с каким-то ожесточением начал наносить удары топором по шее. Преступник, не издавая звука, только страшными конвульсиями давал знать о теплящейся ещё искре жизни в его существе. Но прекратились и эти предсмертные движения, и с девятым ударом отлетела последняя 24-я голова. Этим окончилась казнь. Монголы вдруг засуетились, стали развязывать трупы и разбрасывать их на все четыре стороны, а отрубленные головы запирать в клетки для отсылки на родину казненных. Через несколько минут я покинул это страшное и позорное зрелище. Любопытство моё было удовлетворено, но и оставило тяжёлое, неизгладимое впечатление.
Сообщил Н. фон-Фохт. Г. Ровно. 1898 г.
1. Монголчууд ба архи
2. Жа ламын олз
3. Лам нарын талаар
4. Монголчуудын цааз
5. Монголчуудын нутаглуулах ёс
Среди материалов о "старой" Монголии попалась мне статья Н.А. фон-Фохта, описывающая действо, показавшееся мне знакомым. Похожее описание китайской казни, сделал П.А.Ровинский, речь идёт об одном и том же наказании преступников. Решил познакомить вас с найденной статьёй, она читается легче, а прежнюю статью П.А. Ровинского "Мои странствования по Монголии", пришлось пересказывать из-за текста, напечатанного "старым" шрифтом.
ФОН ФОХТ Н. А. КИТАЙСКАЯ КАЗНЬ.
(Статья эта доставлена нам Николаем Александровичем фон-Фохтом при следующем письме: "Покойный брат мой, служивший в конце 60-х и начале 70-х годов чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири, М. С. Корсакове, незадолго перед своей кончиной, передал мне различные бумаги, между которыми я нашёл препровождаемое при сем интересное описание казни 24-ти человек монгол в Урге", в декабре 1870 г. Описание это составлено, по словам брата, переводчиком, состоявшим при русском консульстве в Маймачине и сопровождавшим брата во время одной из его командировок к границам Китая. К сожалению, фамилия этого переводчика у меня изгладилась из памяти").
Около двадцатых чисел декабря 1870 года привезли в Ургу 24 человека монгол западного Халхаского аймака Саин-Ноина (Одно из 4-х Халхаских княжеств.), которые во время взятия инсургентами города Улясутая (Главный военный пункт в северной Монголии.) и нападения их на западные Халхаские княжества присоединились к ним и вместе производили грабежи; из них некоторые были шпионами. Когда инсургенты после разорения Улясутая ушли обратно, то эти монголы отстали от них и бродили на родине в Саин-Ноинском аймаке. Монгольский отряд, расположенный ныне в Курене Эрдыни-Цзоо (Где жил первый хутукта.), во время разведки поймал этих несчастных монгол и представил их ургинским правителям — амбаням, которые, находя их виновными в грабеже и других преступлениях, приговорили их к смертной казни и отправили приговор свой в Пекин к богдыхану на утверждение. Вскоре был получен богдыханский указ, которым повелено отрубить всем 24-м человекам головы. Старший ургинский манчжурский амбань предлагал младшему амбаню Цыцен-хану расстрелять этих монгол на том месте, где ныне расставлены пушки, привезенные из Пекина; но Цыцен-хан на это не согласился, отзываясь тем, что, во-первых, предлагаемое манчшурским амбанем место для казни преступников очень близко к Урге — святым местам, где имеют пребывание хутукта и прочие великие ламы, и, во-вторых, потому, что с этого места видна священная гора "Хан-ола" (царь гор), в виду которой по законам монгол нельзя совершать казней и проливать человеческую кровь. В случае нарушения сего закона, дух, вечно живущий в этой горе, может послать великие бедствия на окрестных жителей. Таким образом Цыцен-хан настоял на том, чтобы казнить преступников за китайским городом Маймаченом на северном склоне горы "Шара-хада", откуда не видна величественная гора "Хан-ола". Маймачен, торговый город, расположен в 3-х верстах восточнее от Урги, где имеет местопребывание русское консульство. В Урге казнь преступников всегда совершается до рассвета. Однажды два преступника, которые за буйство были приговорены к смертной казни, избавились от неё, благодаря лишь тому случайному обстоятельству, что маймаченский цзаргучей, которому было препоручено исполнение приговора, за темнотою ночи заблудился и прибыл к месту казни, когда уже было совершенно светло. Вообще в Китае казнят преступников на публичном месте днем, а Урга потому составляет в этом отношении исключение, что представляет ламайский монастырь, в котором постоянно живет до 10 тысяч лам и хутукта — живой представитель Абиды-бурхана. Монголы почитают непристойным производить в этих святых местах казнь днём и крайне недовольны, что маньчжурские власти в недавнее время стали казнить преступников в Урге. Они твёрдо убеждены, что такое нарушение народных обычаев было причиною наступления весьма холодных дней, ниспосланных разгневанным духом-хранителем священной горы. Меня крайне интересовало увидеть картину казни несчастных монгол, и я решился ехать на место, где должна была происходить эта ужасная церемония. В 3 часа утра 4-го февраля я был извещен нашими часовыми, что преступников повезли на телегах с зажжёнными фонарями к месту казни. Я поспешил за ними, взяв с собой несколько человек из консульства. Когда мы приехали на место, было ещё совершенно темно. Преступники были уже здесь и ожидали прибытия двух маньчжурских чиновников. На открытом пространстве была приготовлена монгольская войлочная юрта, в которой для сидения чиновников была поставлена скамейка, покрытая красным бухарским войлоком, а пред ней два столика, с расставленными на них пятью китайскими блюдцами, с китайскими конфетами и плодами; на каждом столике горела коротенькая и толстая красная свечка. Сзади юрты была раскинута палатка, для помещения наёмных палачей-китайцев, которые, в числе 10 человек, приняли на себя исполнение казни по 50 лан (50 лан составляют 100 рублей серебряной монетой.) за каждую голову. Палачи эти обыкновенно принадлежат к рабочему классу населения и в праздничные дни принимают на себя роли актёров в театрах. Возле юрты в 3 железных котлах варилось мелко искрошенное мясо с китайской лапшей, а в палатке грелась в двух таких же котлах вода. Преступников привезли на 12 телегах, запряженных верблюдами, под конвоем 100 человек монгольских солдат, вооружённых фитильными ружьями и пиками с длинными бамбуковыми древками, и 20 человек монгольских чиновников, также вооруженных саблями, весьма древнего образца. Преступники размещались на каждой телеге по два, закованные в кандалы. Как монгольские чиновники, так и солдаты были уже пьяны, что делалось, вероятно, для храбрости. Преступники не вступали в разговор с посторонними, и каждый читал и бормотал тибетские молитвы, отпевая себя и молясь за свою душу; по временам слышалось между ними восклицание "ай гыген" (Гыген — ургинский хутукта.). *Хутукта - (монг. хутагт — "святой") Через час после нашего приезда прибыли два маньчжурских чиновника в китайских телегах, весьма похожих на гробницу; оба чиновника были одеты в красные плащи и башлыки. Остановившись у юрты, они вышли из телег, и старший из них обратился к монгольским чиновникам, приветствовавшим его коленопреклонением, с вопросом, все ли преступники налицо. Получив утвердительный ответ и не заходя в юрту, он отдал приказание, чтобы солдаты расположились по своим местам. Из них десять человек с заряженными ружьями стали у юрты, а остальные построились покоем, оставив посредине довольно большую квадратную площадь. Над дверьми юрты была вывешена красная китайка около 3 аршин длины. Приказав затем угостить преступников, распорядитель с другим чиновником вошли в юрту. Монголы тотчас же понесли к осуждённым два котла с супом, а тот монгол, который нес третий котел с мясом, второпях споткнулся и пролил весь суп; кроме того, были принесены несколько фляг китайской водки. Преступники с жадностью набросились на принесенную пищу и особенно не забывали угощать себя водкой; некоторые ели и пили сидя, другие — лёжа. В то же время между телегами, в виду преступников, в двух котлах с горячей водой, принесенных из-за палатки палачей, нагревались две железные секиры, длиною около пяти четвертей и шириною вершка полтора, с деревянными коротенькими рукоятками, 4 ножа немного меньших размеров и 2 топора с длинными топорищами. Палачи сидели возле котлов, постоянно подкладывая под них дрова и любуясь своими инструментами, старались их нагреть возможно более, чтобы при совершении казни железо смертоносных орудий не прилипало к человеческому телу (Так как казнь происходила зимою.). На всех лицах палачей было заметно выражение крайнего довольства, ибо, кроме непримиримой вражды к монголам, они получили возможность заработать в самый короткий срок 2.400 рублей серебр. монетой. Палачи были одеты в красные передники и с колпаками на головах, а у каждого преступника на спине за поясом была воткнута длинная доска с надписью: "По высочайшему повелению подлежащий к смертной казни такой-то". Затем были привезены 24 клетки, выкрашенные красною краской. Каждая отсеченная голова помещалась в отдельной клетке, с привязанною к ней дощечкой с надписью: "Саин-Ноинского аймака, хошуна такого-то князя, такой-то". Отрубленные головы подлежали отсылке на родину казнённых, для устрашения народа, а деньги наемным палачам по закону платят родовичи преступников. Окончив кормление осуждённых, монгольские чиновники доложили об этом маньчжурским и получили приказание приступить к казни. Все телеги были поставлены в одну прямую линию, а палачи начали привязывать к ним преступников, положив их поперек телег, каждого головой к колесу так, чтобы шея преступника приходилась на ободе колеса. Сорвав с несчастных шапки, палачи оставили их в тех костюмах, в которых они были привезены. Преступники в это время были совершенно пьяны, ничего не говорили и безропотно покорялись своей участи. Через несколько мгновений палачи засуетились, блеснул топор, и первая голова, отделившись от туловища, покатилась на холодную землю... Я ушёл в юрту, чтобы избавиться от столь ужасного зрелища. Маньчжурские чиновники сидели на скамейке рядом, соблюдая между собою старшинство. Столики с разными яствами и свечами, о которых я упомянул выше, были теперь поставлены у самого входа в юрту, что, вероятно, означало жертвоприношение какому-нибудь богу войны или другому невидимому покровителю Китая. Других священных обрядов при этом не исполнялось; конфирмация преступникам была прочитана ещё накануне казни в тюрьме. Рубка голов продолжалась с четверть часа, причём палачи кричали, шумели и производили какой-то шипящий звук: жа-жа-жа и уо-уо-уо и т. п. Крика преступников не было слышно, ибо они были так плотно привязаны, что не могли кричать. Чиновники, исполнители этой казни, ни разу не подходили к преступникам и не осмотрели их, так что вместо виновных могли быть казнены другие, если бы того захотели монголы или требовали какие-либо обстоятельства. Я, между прочим, спросил их шутя: "отчего они лично не осмотрели преступников, быть может, их подменили дорогой другими?" Чиновники ответили мне, что подлог невозможен, а смотреть их они боятся. Страх их был понятен, потому что распорядители были старшие секретари амбанского ямуня, люди письменные и мирные. Наш разговор был прерван вошедшим монгольским чиновником, который, преклонив колено пред жертвоприношением и маньчжурскими чиновниками, произнёс: "отрублены 23-м преступникам головы". В тот же момент два монгола, стоявшие по сторонам жертвоприношения, швырнули столики с яствами в блюдцах и горевшие свечи. Когда же все вышли из юрты, 10 солдат дали залп из ружей, что означало исполнение богдыханского веления. Палачи, окончив свое дело, возвращались в палатку с обрызганными кровью лицами и руками; они разговаривали между собою шутливым тоном и смеялись. Я пошёл к обезглавленным трупам, из которых ручьями струилась свежая кровь и шёл теплый пар; головы лежали на земле с совершенно побелевшими лицами и закрытыми глазами. Мне после рассказывали наши русские, которые ездили вместе со мной, что секиры и топоры палачей ступились после отсечения нескольких голов, и что потом не могли отрубить головы с двух и трёх ударов, так что последние несчастные должны были вынести до 10 ударов. Толкаясь между монголами и возвращаясь к саням своим, я спросил одного монгольского чиновника: "отчего 23-м преступникам отрублены головы, а 24-го пощадили?" Он ответил мне, что у них есть иногда обыкновение прощать одному из преступников, поэтому одного увели к маньчжурским чиновникам просить прощения. Но, увы, ему не прощено и приказано отрубить голову. Несчастного снова повлекли к месту бойни. Он горько заливался слезами и умолял палачей не рубить ему головы. Но все было напрасно. Его положили на телегу к двум обезглавленным трупам и привязали головою к колесу. Палач с каким-то ожесточением начал наносить удары топором по шее. Преступник, не издавая звука, только страшными конвульсиями давал знать о теплящейся ещё искре жизни в его существе. Но прекратились и эти предсмертные движения, и с девятым ударом отлетела последняя 24-я голова. Этим окончилась казнь. Монголы вдруг засуетились, стали развязывать трупы и разбрасывать их на все четыре стороны, а отрубленные головы запирать в клетки для отсылки на родину казненных. Через несколько минут я покинул это страшное и позорное зрелище. Любопытство моё было удовлетворено, но и оставило тяжёлое, неизгладимое впечатление.
Сообщил Н. фон-Фохт. Г. Ровно. 1898 г.
No comments:
Post a Comment